Сборник прозы
|
Б и б л и о т е к а п у т е ш е с т в е н н и к о в "Д и л и ж а н с ъ"
|
Лидия Алексеевна Авилова
Без привычки
- Слышишь? - спросила Ольга Ивановна и жестом руки заставила брата
натянуть вожжи.
Шарабан мягко катился по густой траве лесной опушки; желтеющие ветви
кустов попадались в колеса, а в стороне, стройный и нарядный в своей
запестревшей осенней листве, стоял молодой лесок.
- Слышишь? - повторила Ольга Ивановна и наклонила голову.
Николай Иванович вытянул шею, сузил свои большие темные глаза и покачал
головою.
- Ничего не слышу. Что тебе показалось?
- Не показалось, а я ясно слышала, что в лесу рубят.
- Рубят? Нет.
- Ну вот! Станешь ты уверять! Держи в эту сторону, поезжай шагом и не
разговаривай.
Он свернул по тому направлению, куда указала она, и слегка ударил вожжами
по спине лошади. Прямо перед ними открылась широкая просека; солнце, уже
близкое к закату, глянуло им в лица, блеснуло искрами в золотых очках Николая
Ивановича и заставило Ольгу Ивановну опустить глаза. Она стала следить, как
бежало переднее колесо, подгибая под собою былинки травы, как мелькали упавшие
желтые и красные листья, а молодое лицо ее чувствовало на себе ласку осеннего
солнца.
Легкий стук заставил ее встрепенуться, и она опять схватила брата за руку.
— Стой! — шепнула она. — Слезай и иди прямо к оврагу. Это, должно быть,
там. Я подожду.
Он покорно передал ей вожжи, спрыгнул на землю и с недоумевающим
выражением повернулся к ней лицом.
— Я пойду. Что же дальше? — спросил он.
— Накроешь с поличным; веди сюда... Лошадь есть — лошадь возьми! Не
потакать же ворам! Какой же ты хозяин?
— Голубушка моя, вот звание, которого я себе никогда не присваивал!
— Скверно делал! Все равно, не век же тебе в твоих канцеляриях сидеть —
приучайся! К оврагу... Иди же, да Осторожнее.
Николай Иванович одернул на себе суконную тужурку, поправил очки и,
неловко ступая среди травы и сухих сучьев, направился к оврагу.
Лошадь смирно стояла, попрядывая ушами; Ольга Ивановна опустила вожжи,
ленивым движением нагнулась вперед и, щурясь от солнца, стала следить за
фигурой брата. Он шел слегка подпрыгивая на своих длинных, тонких ногах; раз
или два он спотыкнулся, и, по движению его локтя, Ольга Ивановна угадала, что
он опять поправил очки.
"Коля — дачник, — подумала она, — в деревне он и ходить-то по-настоящему
не умеет. Чиновник. Если бы не я, что сталось бы с имением?"
Николай Иванович скрылся.
Он медленно углублялся в чащу, и до слуха его уже долетал теперь легкий
стук топора.
"Не ошиблась! — думал он про Ольгу. — У нее есть этот навык, некоторого
рода наметанность... Я не думал, что из нее может выработаться такая дельная,
хорошая хозяйка. Но что же, однако, буду я делать с "ним"?" — вспомнил он,
прислушиваясь к стуку в лесу.
"Легко Ольге говорить: "Веди сюда! Лошадь есть — лошадь бери". Как же это
я все возьму, поведу?.." Николай Иванович охотно повернул бы в противоположную
оврагу сторону, но он заметил нетерпение и презрительность в тоне сестры, и ему
теперь захотелось доказать ей, что ему нисколько не трудно справиться с своей
задачей, что поймать с поличным вора далеко не такая мудреная наука.
"Однако что же я ему скажу? — опять подумал он. — Надо кричать, браниться,
надо казаться рассерженным и возмущенным".
Он сморщил лоб и тихо, так, чтобы не слышно было в двух шагах, откашлялся,
прочищая себе голос.
"Никогда не приходилось кричать, — припомнил он, — а теперь нельзя без
этого: странно было бы говорить тихо, вежливо".
Вдруг он остановился. Между оголенными ветвями деревьев мелькнула
человеческая фигура, в ту же минуту раздался стук топора, и на землю медленно,
с шумом повалился большой сухой сук. Николай Иванович отступил: он никак не
думал, что неприятель так близко, и почувствовал теперь, что еще не вполне
приготовился к своей роли. Человеческая фигура нагнулась, подняла сук и
потащила его к целому вороху сложенной суши. Теперь Николай Иванович разглядел
ее: это была женщина, голова ее была укутана платком, юбка бесцветного сарафана
была высоко подоткнута и открывала босые, словно высохшие ноги. Она медленно
двигалась, собирая нарубленную сушь; спина ее с трудом сгибалась и разгибалась,
руки видимо напрягались, поднимая топор... Николай Иванович оправился от
неожиданности и уже готовился выступить из своей засады грозным и непоколебимым
судьей, как вдруг вблизи вязанки что-то зашевелилось, и Николай Иванович ясно
услышал жалобный плач ребенка. Баба торопливо бросила топор, пугливо оглянулась
и села на траву. Она подняла с земли что-то небольшое, увернутое в тряпье,
потрясла это на руках и бережно приложила к груди. Николай Иванович ясно видел
ее лицо, еще молодое, но уже вполне бесцветное, с впалыми щеками и тупым,
равнодушным взглядом. В короткий срок своего пребывания в деревне он уже не в
первый раз встречал такой взгляд у крестьянских женщин.
"Неужели так забивает, притупляет жизнь?" — спросил он себя и тут же
вспомнил, что Ольга ждет его и что ему предстоит выполнить трудную задачу.
Что же, собственно, надо было делать? Выйти из своей засады, напугать до
полусмерти эту и без того уже напуганную женщину? Видеть ее ужас, ее горе,
слышать ее мольбы и... Что же дальше? Отнять у нее эту дрянь, набрать которую
стоило ей столько трудов, обвинить ее в краже, лишить ее тепла и, может быть,
лишить горячей пищи ее детей, таких же худых и запуганных, как она?
Женщина продолжала кормить ребенка и в то же время тревожно оглядывалась
по сторонам.
"Подойти, пристыдить, пригрозить даже, а потом простить?" — подумал
Николай Иванович и тут же возмутился, до того лживой и бессмысленной показалась
ему эта сцена. К тому же одна мысль, что появление его, несомненно, вызовет у
этой кормящей женщины испуг, почти ужас, стала ему настолько невыносима, что он
забыл свою решимость достойно выполнить возложенную на него обязанность и —
отступил. Щурясь и поминутно поправляя очки, осторожно шагал он, пробираясь
среди кустов и деревьев; он прятался за стволы и останавливался, оглядываясь на
сидящую женщину. Когда под ногой его слабо хрустнул вереск, он сразу пригнулся
к земле, на лице его отразился испуг, а в груди сильно забилось сердце.
"Боже мой! — невольно подумал он, — кто же вор? Я ли боюсь этой женщины,
или она боится меня?"
Когда Николай Иванович сообразил, что ушел достаточно далеко, он наконец
выпрямился, облегченно вздохнул полной грудью и быстро зашагал по направлению к
своему экипажу.
— Ну, что? — спросила Ольга Ивановна.
— Никого! — храбро ответил он. — Я исходил всю эту часть леса. Тебе
показалось.
Она пытливо глянула ему в лицо, он хотел ответить ей прямым, откровенным
взглядом, но покраснел и смешался.
Когда Николай Иванович уселся на свое место, Ольга передала ему вожжи,
лошадь фыркнула, тряхнула головой и пошла крупным шагом. Наступило неловкое,
напряженное молчание, а из лесу, со стороны оврага, отчетливо раздались
короткие, гулкие удары топора.
— Ну, Ольга, — сказал Николай Иванович, чувствуя, что его ложь не
удалась, — я не имел мужества... Духу у меня не хватило... Женщина, понимаешь
ли, больная, нищая... Женщина с ребенком...
Он опять покраснел.
Ольга Ивановна заметила это; она подумала, что брату стыдно и неловко за
свою сентиментальность и ложь. Она ласково заглянула ему в глаза и засмеялась.
— Ничего, Коля, ничего, — успокоила она его. — Все дело, конечно, только в
привычке.
Л. А. Авилова. "Счастливец" и другие рассказы. СПб., 1898.
_______________________________________________________________________________