Сборник прозы
Б и б л и о т е к а   п у т е ш е с т в е н н и к о в   "Д и л и ж а н с ъ"
Дилижансъ Пассажирский салон Список авторов Список произведений


                                            Антон Павлович Чехов

                                            В Москве на Трубной площади


          Небольшая  площадь   близ  Рождественского  монастыря,   которую  называют
     Трубной, или просто Трубой; по воскресеньям на ней бывает торг.  Копошатся, как
     раки в решете,  сотни  тулупов,  бекеш,  меховых  картузов,  цилиндров.  Слышно
     разноголосое  пение  птиц, напоминающее весну. Если светит солнце и на небе нет
     облаков,  то пение и запах сена чувствуются сильнее, и это воспоминание о весне
     возбуждает мысль и уносит ее далеко-далеко. По одному краю площадки тянется ряд
     возов.  На  возах  не  сено,  не  капуста,  не  бобы,  а щеглы, чижи, красавки,
     жаворонки,  черные  и  серые дрозды, синицы, снегири. Всё это прыгает в плохих,
     самоделковых  клетках,  поглядывает с завистью на свободных воробьев и щебечет.
     Щеглы по пятаку,  чижи подороже,  остальная же птица имеет самую неопределенную
     ценность.
          — Почем жаворонок?
          Продавец  и  сам  не  знает,  какая цена его жаворонку. Он чешет затылок и
     запрашивает сколько Бог на душу положит — или рубль, или три копейки, смотря по
     покупателю.  Есть  и  дорогие  птицы.  На  запачканной жердочке сидит полинялый
     старик-дрозд с ощипанным хвостом. Он солиден, важен и неподвижен, как отставной
     генерал. На свою неволю он давно уже  махнул лапкой и на голубое небо давно уже
     глядит  равнодушно.  Должно  быть,  за  это  свое  равнодушие  он  и почитается
     рассудительной  птицей.  Его нельзя  продать дешевле как за сорок копеек. Около
     птиц толкутся,  шлепая по грязи,  гимназисты, мастеровые, молодые люди в модных
     пальто,  любители  в  донельзя  поношенных  шапках, в подсученных, истрепанных,
     точно  мышами  изъеденных  брюках.  Юнцам и мастеровым продают самок за самцов,
     молодых  за  старых...  Они  мало  смыслят в птицах. Зато любителя не обманешь.
     Любитель издали видит и понимает птицу.
          — Положительности нет в этой птице, - говорит любитель, засматривая чижу в
     рот и считая  перья  в  его  хвосте. — Он теперь  поет,  это верно, но что ж из
     эстого?  И  я  в  компании запою. Нет, ты, брат, мне без компании, брат, запой;
     запой в одиночку,  ежели можешь... Ты подай мне  того вон,  что сидит и молчит!
     Тихоню подай! Этот молчит, стало быть, себе на уме...
          Между возами с птицей  попадаются возы и с другого рода живностью.  Тут вы
     видите  зайцев,  кроликов,  ежей,  морских свинок, хорьков. Сидит заяц и с горя
     солому жует. Морские свинки дрожат от холода, а ежи с любопытством посматривают
     из-под своих колючек на публику.
          — Я где-то  читал,  —  говорит  чиновник  почтового ведомства, в полинялом
     пальто, ни к кому не обращаясь и любовно  поглядывая на зайца, — я читал, что у
     какого-то ученого кошка, мышь, кобчик и воробей из одной чашки ели.
          — Очень это возможно,  господин.  Потому кошка битая, и у кобчика, небось,
     весь  хвост  повыдерган.  Никакой  учености  тут нет, сударь. У моего кума была
     кошка,  которая,  извините, огурцы ела. Недели две полосовал кнутищем, покудова
     выучил. Заяц, ежели его бить, спички может зажигать. Чему вы удивляетесь? Очень
     просто! Возьмет в рот спичку и — чирк!  Животное то же, что и человек.  Человек
     от битья умней бывает, так и тварь.
          В толпе  снуют  чуйки  с  петухами и утками  под мышкой.  Птица всё тощая,
     голодная. Из клеток высовывают свои некрасивые, облезлые головы цыплята и клюют
     что-то в грязи.  Мальчишки с голубями засматривают вам в лицо и тщатся узнать в
     вас голубиного любителя.
          — Да-с!  Говорить вам нечего! — кричит кто-то  сердито. — Вы посмотрите, а
     потом и говорите! Нешто это голубь? Это орел, а не голубь!
          Высокий,  тонкий  человек с бачками и бритыми усами, по наружности  лакей,
     больной и пьяный, продает белую, как снег, болонку. Старуха-болонка плачет.
          — Велела  вот   продать  эту  пакость,  —  говорит   лакей,   презрительно
     усмехаясь. — Обанкрутилась на старости лет,  есть нечего и теперь вот  собак да
     кошек продает.  Плачет,  целует  их  в  поганые морды, а сама продает от нужды.
     Ей-Богу, факт! Купите, господа! На кофий деньги надобны.
          Но никто не смеется.  Мальчишка стоит возле и, прищурив один глаз, смотрит
     на него серьезно, с состраданием.
          Интереснее  всего  рыбный  отдел.  Душ десять  мужиков  сидят в ряд. Перед
     каждым  из  них  ведро, в ведрах же маленький кромешный ад.  Там в зеленоватой,
     мутной  воде  копошатся  карасики,  вьюнки,  малявки, улитки, лягушки-жерлянки,
     тритоны.  Большие  речные  жуки  с  поломанными  ногами  шныряют  по  маленькой
     поверхности,  карабкаясь на карасей и перескакивая через лягушек. Лягушки лезут
     на  жуков,  тритоны  на  лягушек.  Живуча  тварь! Темно-зеленые лини, как более
     дорогая  рыба,  пользуются  льготой:  их  держат  в особой баночке, где плавать
     нельзя, но всё же не так тесно...
          — Важная  рыба  карась!  Держаный  карась,  ваше высокоблагородие, чтоб он
     издох! Его хоть год держи в ведре, а он всё жив!  Неделя уж,  как поймал я этих
     самых  рыбов.  Наловил  я  их,  милостивый государь, в Перерве и оттуда пешком.
     Караси по две копейки,  вьюны по три, а малявки  гривенник за десяток, чтоб они
     издохли! Извольте малявок за пятак. Червячков не прикажете ли?
          Продавец лезет в ведро и достает оттуда  своими грубыми, жесткими пальцами
     нежную малявку или карасика,  величиной с ноготь.  Около ведер разложены лески,
     крючки, жерлицы, и отливают на солнце пунцовым огнем прудовые червяки.
          Около возов с птицей и около ведер с рыбой ходит старец-любитель в меховом
     картузе,  железных  очках  и  калошах,  похожих на два броненосца. Это, как его
     называют  здесь, "тип".  За  душой у него ни копейки,  но,  несмотря на это, он
     торгуется, волнуется, пристает к покупателям с советами. За какой-нибудь час он
     успевает  осмотреть  всех  зайцев,  голубей  и  рыб,  осмотреть  до  тонкостей,
     определить  всем,  каждой  из  этих  тварей  породу,  возраст  и цену. Его, как
     ребенка,  интересуют щеглята, карасики и малявки. Заговорите с ним, например, о
     дроздах,  и  чудак  расскажет  вам  такое, чего вы не найдете ни в одной книге.
     Расскажет  вам  с восхищением, страстно и вдобавок еще и в невежестве упрекнет.
     Про  щеглят  и  снегирей  он  готов  говорить без конца, выпучив глаза и сильно
     размахивая  руками. Здесь на Трубе его можно встретить только в холодное время,
     летом же он где-то за Москвой перепелов на дудочку ловит и рыбку удит.
          А вот и другой  "тип",  —  очень  высокий,  очень худой  господин в темных
     очках, бритый, в фуражке с кокардой,  похожий на подьячего старого времени. Это
     любитель;  он  имеет  немалый  чин,  служит учителем в гимназии, и это известно
     завсегдатаям Трубы, и они относятся к нему с уважением, встречают его поклонами
     и даже придумали для него особенный титул: "ваше местоимение". Под Сухаревой он
     роется в книгах, а на Трубе ищет хороших голубей.
          — Пожалуйте!  —  кричат   его   голубятники.  —  Господин  учитель,   ваше
     местоимение, обратите ваше внимание на турманов! Ваше местоимение!
          — Ваше местоимение! — кричат ему с разных сторон.
          — Ваше местоимение! — повторяет где-то на бульваре мальчишка.
          А "его местоимение", очевидно,  давно уже привыкший к этому своему титулу,
     серьезный, строгий, берет в обе руки голубя и, подняв его выше головы, начинает
     рассматривать  и  при  этом  хмурится  и  становится  еще более  серьезным, как
     заговорщик.
          И Труба, этот небольшой кусочек Москвы, где животных любят так нежно и где
     их так мучают, живет своей маленькой жизнью, шумит и волнуется, и тем деловым и
     богомольным   людям,  которые  проходят  мимо  по  бульвару,  непонятно,  зачем
     собралась эта толпа людей, эта пестрая смесь шапок, картузов и цилиндров, о чем
     тут говорят, чем торгуют.
          

     _______________________________________________________________________________